Соль - Страница 63

ПЕТЯ

Я преодолел почти все расстояние до Алса той же ночью, но вскоре усталость взяла свое, я остановился, закрепил автомобиль и улегся спать. Утром я продолжил путь, а первые доказательства реальности налета появились к вечеру.

Сначала мне попались навстречу несколько домиков отшельников, которые не подверглись разрушениям, так что я даже засомневался: а не приснились ли мне вчерашние взрывы?

С отшельниками разговаривать не хотелось — прежде всего потому, что они наверняка не для того удалились в пустыню, чтобы болтать с каждым прохожим. Но маленькие хижины из соляного камня или фабричных материалов, некоторые представляли собой всего лишь крыши, торчавшие из-под земли, с восточной стороны изрядно потрепанные и засыпанные солью, — ни один отшельник не утруждает себя уборкой; эти редкие домишки, отделенные от дороги сугробами соли, выглядели обыкновенно, совершенно нормально. Я мог бы подумать, что ошибся, что адское пламя и стена огня только привиделись мне предыдущей ночью, если бы не черные клубы дыма, которые хорошо выделялись на белом фоне неба. Именно туда я и смотрел не отрываясь, туда и ехал. Гигантские полосы дыма изгибались впереди, заслоняя большую часть дороги. Они будто склонялись в дневной молитве.

Итак, я продолжал настойчиво пробираться к городу. Ранним вечером показались руины Алса.

Дорогу, которая вела к воде, разнесли в клочья, и теперь на месте красовалась сеть кратеров. Большие куски соляного камня под воздействием взрывов обрели беспорядочные формы Я съехал с дороги и направился вдоль теплиц — все они полопались, как воздушные шарики. Через пятьсот метров ехать дальше стало невозможно. Мне все еще не повстречался ни один человек.

Я вылез из машины, и первое, на что обратил внимание, — это запах. Несмотря на маску, он просочился в мои ноздри. Я никак не мог избавиться от наваждения. Вонь от сгоревшего карбона…

Я пошел вдоль, разоренных теплиц, время от времени заглядывая вовнутрь, но везде меня ожидала одинаковая картина. Если это бассейн — то высушенный потрескавшийся камень, если сельскохозяйственное сооружение — перемешанная с солью земля и иногда пара растений, засохших в парах хлора…

А хлор был везде, он вился у моих ног, опоясывал разрушенные дома. Как я позже заметил, у медленного потока желтого газа существовало определенное направление, он отовсюду стремился подобраться к воде. Бомбы освободили так много яда. Скорее всего под влиянием взрывов натрий расщепился, а потом не смог вступить в реакцию с кислородом, которого в низинах очень мало, поэтому большое количество ядовитого газа осталось плавать в воздухе. Опасная смесь.

Я добрался до открытой местности по воде и увидел, что вход в женское общежитие разрушен прицельным ударом. Это меня шокировало. Я бросился к зданию, попытался сдвинуть в сторону большие камни, но потом заметил, что люди уже побывали тут до меня, все мелкие камни оттащили, они валялись в нескольких метрах от входа. Почему же они не подогнали краны или другие машины, чтобы убрать массивные блоки? Я кричал через небольшие трещины в камне, но голос терялся в маске, и трещины зияли темнотой, как сама безнадежность.

Я отошел от развалин и огляделся. Весь город — именно так я тогда подумал, помню совершенно точно — разрушили, а жителей убили. Казалось бы, такое жуткое злодеяние должно зажечь гнев, который никогда не погаснет, но в моей душе место злости заняла странная печаль. Я боролся сам с собой, пытался вызвать хоть капельку ярости. Озеро, укрытое покровом желтого мертвенного хлорного газа. Слишком уродливое, чтобы стать символом скорби.

А потом я почувствовал тычок в ребра. Сразу же возникла мысль о сенарском солдате, который пришел добивать оставшихся алсиан (помню, я ругал себя за то, что не подумал о вражеских патрулях, прочесывавших территорию, рыскавших среди руин). Разум стал вдруг ледяным. Я имею в виду, что начал размышлять с невероятной точностью и четкостью. Мысли становились на место, мигали лампочки тревоги. Мне наверняка придется притвориться сдавшимся, или он тотчас меня застрелит. А сдача — например выраженная поднятием вверх рук — подразумевает возможность обернуться и увидеть врага, тогда я смогу ударить его. Заключение для меня равно смерти, то есть одно другому не мешает. Но человек, живущий по законам иерархической системы, предполагает, что тюрьма предпочтительнее казни (почему бы и нет, когда их жизнь уже походит на заключение?); именно этот факт дает мне шанс. Руки находились впереди меня, в одной из них была бутылка водки, ее я как можно более незаметно засунул под рубашку и спрятал у рукава. Итак, я поднял руки и повернулся.

На меня смотрел вовсе не сенарец, а парень по имени Васин. Я узнал его, несмотря на маску, потому что только он мог похвастаться отсутствием волос на голове и темно-красной отметиной в форме щенка на лбу. Он направлял иглоружье мне в живот. Быстрое облегчение сменилось внезапным страхом, почти что паникой, когда оружие и не подумало менять своего угрожающего положения. Потом парень отвел ружье в сторону, кивнул, и мой ужас улетучился.

— Нам лучше убраться с открытого места, — заметил он. — Здесь небезопасно.

— Сенарские патрули, — понимающе кивнул я.

— Да.

Мы без промедления повернули назад, взобрались на кучу камней, в которые превратился вход в женское общежитие — перекрытый, как горло человека, умершего от асфиксии, — потом пошли вдоль гребня скалы. Вскоре добрались до обратной стороны горы, откуда нас нельзя было увидеть. Здесь остановились.